Глава 28

В Иране у меня появилась не только новая семья, но еще и новые друзья — настоящие, с искренними улыбками при встрече. Среди них есть один художник. Легкая меланхоличность, эстетический вкус, спокойствие и добрые мысли — это все о нем. Он единственный знакомый иранец, который слушает группу «Руки вверх». А однажды, услышав мой плейлист, попросил сбросить музыку.

— Какие треки?

— Все! — ответил единомышленник.

С ним мы поднимались на горные вершины, дышали Каспийским морем, но самой запоминающейся осталась поездка в красную деревню Абьяни. Ей больше 2000 тысяч лет и она считается одной из самых древних в Иране. Там жила его двоюродная бабушка.

Выехали ранним утром и уже в обед, проехав горный массив Кергес, оказались в красной деревне.

В этих горах обитает много стервятников, а археологические раскопки говорят о том, что люди жили здесь еще много тысяч лет тому назад. Из давних времён главной религией считался, конечно же, зороастризм. Мне всегда казалось, что в этих учениях и заложены все ответы об устройстве мира. Побывать в одном из старых храмов огня хотелось очень.

И вот мы уже едем по узкой улице, вымощенной глиной, а рядом стоят красные дома с примесью соломы и трав. В глаза сразу бросаются яркие платки бабушек. Они выходят за хлебом всегда только в нарядном костюме. Удивительно, что все женщины не взбунтовались, а наоборот поддерживают пульсацию живой традиции. Мужчины от камер убегали, шурша широкими шальварами. Аутентичность одежды вместе с уникальной архитектурой перенесли в другой мир.

Глиняные, прилипшие друг к другу, домики были пропитаны дыханием тысячелетия — им сквозило из-за каждого угла. Виноградные лозы обвивали тяжелые деревянные входные двери. Мимо них тянулись вниз водные каналы, убегая все глубже в старые сады. Разрушенные стены уцелевших руин вместе с выжившими домами, как-будто утопали в пыли. Ведь, в конечном итоге, все со временем обратится в прах — уверенны в Абьяни.

Постучав в одну старую тяжёлую дверь, притихли и начали терпеливо ждать хозяйку дома. Наконец послышался голос и громкие шаги. Через пару секунд нас встретила опрятная женщина, одетая в традиционный костюм, с густыми черными бровями и слегка морщинистым лицом. Она улыбалась и зазывала проходить внутрь. В доме пахло свежим ремонтом и многие вещи были не на своём месте. Поднимаясь на второй этаж по ступенькам, заметила пышную разноцветную юбку в соседней комнате. Эта часть повседневного гардероба тихо свисала со спинки стула и ждала свою хозяйку. На мгновение захотелось, как в детстве, тайком одеть наряд, потом накрасить губы и выбежать на улицу, чтобы незаметно ловить удивление прохожих. Взгляд не удержался и еще раз проскочил по каждой складке, исследуя детали.

Мы вышли на красный балкон, залитый солнечным светом. Двоюродная бабушка угощала изюмом и оправдывалась за беспорядок. Не удержалась и сделала комплимент ее юбке, на что женщина улыбнулась и рассказала о трепетном и об особом отношении к традиционному костюму. Самое ценное из одежды — подвенечное платье. Оно передается из поколения в поколение, от матери к дочери. Когда кто-нибудь из деревни уезжает в город, обычно одевают современную одежду, но домой возвращаются только в своем костюме.

Немного погостили и отправились дальше — в старый храм огня, который сохранился еще со времен Сасанидов. Он был заброшен и находился недалеко от деревни, в ближайшей горной долине.

Преодолев живописный путь, наконец подошли к храму. Входные двери были распахнуты, но внутри никого не оказалось. Друг подметил, что обычно здесь всегда закрыто, но нам повезло — здание активно ремонтировали. На полу лежали инструменты и свежие доски, самих же работников видно не было.

Согласно зороастрийской религии, в комнате для молитв должен всегда гореть огонь. Он является главной священной стихией и воплощением божественной справедливости. В углу виднелись черные следы от пламени, рядом висел портрет Заратуштры.

Мы разожгли огонь рядом с храмом и немного отдохнули. Возле шумел горный ручей, а в воздухе разносилось пение птиц. Вдалеке краснела деревня. Она напоминала небольшой улик, прилипший к горе. Я наломала веток какой-то травы с колючками и положила в машину. Захотелось ее запах вместе с воспоминаниями забрать домой.

Лечу в самолёте рейсом Киев-Тегеран, слушаю любимую музыку и попиваю ананасовый сок. Мыслями ныряю в облаках. Не была в Иране больше года. Очень соскучилась за утренними горными прогулками.

Шасси аккуратно коснулись взлетной полосы. Радуясь концу перелета. Послушно достаю платок и покрываю голову. Вернулась. Готова к новому погружению в удивительную культуру старого философского Востока.

Строгий дресс-код все-таки повлиял на мое отношение к одежде. В Киеве, после жизни в Тегеране, начала предпочитать простые и удобные вещи. Комфорт стал важнее чувства понравится всем вокруг. Внешний вид на улице перестал быть столь важным и больше не хотелось привлекать к себе внимания.

В аэропорту нас встретил старый душевный друг, который сразу уточнил, за чем в Иране можно скучать? Ничего не отвечаю — знаю, что все равно не поверит. Хотя причин есть несколько: за яркость красок, которыми он насыщен; за взрыв этнических культур, переплетенных между собой тонкой нитью ислама; за персидский язык; за возможность пожить по древнему солнечному календарю; за самую вкусную тегеранскую хурму прямо с дерева; за вкус манго и шафрана. Каждый раз прилетая сюда, испытываю невидимую эмоциональную привязанность. Будет ли так всегда?

Вспоминаю молодую рыжую с голубыми глазами американку. Она тоже вместе со мной учила персидский. На вопрос учителя, почему решила переехать жить в Иран — ответила просто, не ожидая понимания:

— Из-за деревьев на севере страны.

Признаюсь, ее ответ показался мне понятным, хотя разумение пришло намного позже.

Проезжаем старые сады. Борясь с приступами ностальгии, прислушиваюсь к разговору сидящих впереди двух тегеранцев:

— Лет десять тому назад в том саду росла лучшая шелковица в городе. Сочная и сладкая.

— Да, помню. А еще сюда часто прилетали большие разноцветные попугаи.

Они весело посмеялись, вспомнив своего дядю, который ловил птиц, а потом продавал их на рынке.

Видя перед собой только пыльные заросли между бетонными серыми домами, где редели пластиковые пакеты — с трудом верилось в услышанное. Жаль, что история города начинает превращаться в трагедию. Вдоль дороги устанавливали сцены с исламской символикой. Мы прилетели накануне самого грустного карнавала на Земле. Горожане готовились к траурной церемонии по случаю месяца Мухаррам.

Вечер — время пробок в Тегеране. Всезнающий google maps показывал сплошные красные линии практически по всему городу. Ловлю себя на мысли, что машин стало еще больше. Смог из вредных веществ постепенно въедался в ткань и одежда полностью пропитывалась выхлопными газами. Вот он — вечно занятый миллионный бескислородный восточный мегаполис. Моя влюбленность в Иран начинала таять, как шоколад на солнце. Кругом кипела бурными потоками жизнь. Море оглушающих звуков, гигантское скопление человеческих очередей возле фастфудов и мотоциклы, мотоциклы, мотоциклы… Все это пугало и утомляло. Казалось, бесчисленные подземные туннели стали ещё длиннее, а многоэтажные мосты-автобаны — еще выше. Город значительно вырос.

А в свои восемнадцать так мечтала стать еще одним миллионным жителем какого-то модного мегаполиса. Хотелось потеряться в толпе. Вспоминаю свою жизнь в родной украинской провинции — чистый воздух дубов и речки все побуждал к максимальной визуализации. С желаниями стоит быть поаккуратней. Ведь часто мы получаем то, чего так сильно хотим, только совершенно в другой упаковке.

Сменив серую дневную занавес на вечерние сумерки, Тегеран начинал светиться неоновыми огнями. Таким он был намного привлекательнее.

Этот вечер запомнился грустной историей одного веселого парня, который ближе к полуночи, сменив яркую рубашку на черную, уехал домой раньше всех. Его родители сильно религиозны и он переживал, что отец может заподозрить о вечеринке. Брюнет с печальными глазами, невысокого роста, обладал тонким чувством юмора и был слегка поглощен собой.

Когда в один момент все гости выкатились на балкон курить, в комнате остались только мы вдвоем. Я стала еще одним тем собеседником, которому можно было немного слить накопившуюся личную историю, которая была совершенно откровенна, так как, скорей всего мы виделись в первый и в последний раз.

Когда ему исполнилось восемнадцать, родители отправили учиться в престижный колледж в Лондоне. Чувство свободы и неудержимое желание радоваться материальным благам, обеспечили бесчисленное количество бессонных ночей в английской столице. Он даже успел влюбиться в одну русскую девушку. По его словам, она была ревнивой истеричкой. Но больше всего на свете он хотел жениться именно на ней. Родители брак не одобрили и им пришлось расстаться. Уважать возраст в Иране учат с детства, поэтому решение старших всегда считается верным и безоговорочным. 

Веселая жизнь незаметно перенеслась в Иран. Как-то, после очередной тусовки, его отец все-таки увидел сына выпившим. После тяжелого разговора, на следующий день, обесточенный непониманием в свой адрес, парень улетел жить на пару месяцев в другую страну. Ему совсем не хотелось возвращаться в тот строгий отцовский мир благополучия и умиротворения.

«Невероятно», — думала про себя, — «Как же так…» Мысли все больше приходили в смятение - вечный конфликт между двумя поколениями,  который так умело Тургенев описал в романе "Отцы и дети". Это явно была яркая иранская версия.

Проезжаем через Тажриш, самую старую площадь в Тегеране. На улицах массово собирались люди, чтобы вместе провести церемонию Ашуры. По исламскому календарю шел десятый день месяца мухаррам, а это значит, что мусульмане шииты в этот период испытывают эйфорию массового сопереживания - много плачут от чистого сердца. Таким образом люди освобождаются от накопившегося негатива. В воздухе разносился ритм барабанов. Колонна молодых мужчин, одетых в черное, медленно двигалась вдоль улицы, бичуя себя игрушечными плетками и пританцовывая в такт друг с другом. Немного дальше растянулись длинные очереди за бесплатной едой. 

Вот так и уживаются быстро развивающейся современный мир с традициями и обычаями предков, немного ослабляя строгие каноны со временем. Если раньше после такого карнавала оставались кровавые следы самоистязания на теле верующих, то сейчас это было больше похоже на веселое время провождение, где в конце еще бесплатно и кормили.  

Этот миллионный мегаполис не так и страшен, если просто попытаться полюбить его. Тогда он приоткроет сокровенные секреты, которыми так богат старый Тегеран, прославившейся всему миру своей непокорностью и амбициозностью. На это я только и рассчитывала.

После несчастного случая дедушка еще прожил долгую и счастливую жизнь. Вместе с бабушкой они воспитали шестеро детей. Он продолжал одеваться в белое и молиться, каждый день благодаря за возможность жить. Когда стал совсем как высохший дуб, травма головы напомнила о себе и всё-таки стала причиной смерти. Все говорили, что Исмаил Мир всегда немного светился, был чуть святой. Таким он и остался в памяти своих детей и внуков.

Трансиранская железная дорога стала одной из самых красивых в мире, а мост Вереск — вершиной славы австрийского инженера Уолтера Айгнера. Когда мост был достроен, Реза-шах попросил австрийца вместе с женой и детьми стать под мост, пока по нему будет ехать первый поезд. Честный инженер считал инженерное сооружение своим наивысшим достижением, поэтому с удовольствием исполнил просьбу шаха. Он также завещал похоронить себя возле Вереска, что и было сделано. Теперь там есть его могила и памятный знак в честь всех, кто погиб при строительстве моста и близлежащих тоннелей.

История трансиранской дороги до сих пор покрыта тайнами. Это был стратегически важный объект для многих стран, участвовавших во второй мировой войне. Гитлер призвал правительство Ирана взорвать все лестницы и туннели, чтобы не допустить военной и продовольственной помощи союзников. Мост Вереск был в списке. Но в Иране не было никаких взрывов, после чего премьер-министр Великобритании — Уинстон Черчилль, назвал мост «Мостом Победы». Так, 14 июля 1954 года по предложению Министерства автомобильных дорог Ирана название было изменено на «Мост Победы».

Своим величием и историей мост Уолтера Айгнера присоединился к молчаливому философу замку.